Глобализация в образовании — это заимствование достижений

7 декабря в ГУ-ВШЭ прошел круглый стол «Глобализация образования и науки: шансы России», организованный факультетом мировой экономики и мировой политики, Экспертным клубом мировой политической экономики ГУ-ВШЭ и Советом по внешней и оборонной политике. С докладами выступили научный руководитель Института развития образования ГУ-ВШЭ Исак Фрумин и президент Фонда «Новая Евразия» Андрей Кортунов.

Как отметил во вступительном слове председатель круглого стола, декан факультета экономики и мировой политики ГУ-ВШЭ Сергей Караганов, глобализация образования и науки сегодня является особенно важной для технической и политической модернизации России. Впрочем, по словам Исака Фрумина, если в отношении науки понимание необходимости обмена опытом с другими странами уже есть, с образованием дело пока обстоит сложнее.

К вопросу о национальной безопасности

В самой интернационализации образования, подчеркнул Исак Фрумин, нет ничего нового. Многие выдающиеся российские ученые XIX века получали знания в немецких университетах, и элитное образование всегда предполагало обучение в иностранных вузах. Однако реальная глобализация сегодня начинается с Макдональдса — когда стандартные базовые технологии распространяются массово, вытесняя местные самобытные подходы. Какое же место занимает сегодня Россия в этом процессе?

Открытие образовательных границ произошло еще в конце 1960-х, «с момента запуска спутников», когда высшее политическое руководство США поставило вопрос о заимствовании советских моделей обучения в области естественных наук и математики. Университет Беркли получил тогда особый грант от правительства на перевод и публикацию более 40 книг советских методистов-математиков. По словам Исака Фрумина, сейчас американские специалисты по математическому образованию могут назвать имена таких классиков, о которых у нас уже не помнят.

В это же время в мире начинает расти интерес к разработкам в области comparative education и сравнительному анализу, появляются первые международные исследования в области развития образования. В 1962 году было проведено первое, «пилотное», исследование качества школьного образования в 12 странах, в 1980-е годы начат мониторинг качества математического и естественнонаучного образования TIMSS (TIMSS — Trends in Mathematics and Science Study), в 1992 году проведено отдельное исследование качества компьютерного образования, затем PIRLS — качества чтения, и в 2000 году появляется PISA (исследование, которое проверяет не знания, а способность к их применению). Сегодня в тех или иных исследованиях участвуют более 80 стран.

Россия начала принимать в них участие в только в 1990-е годы, сначала в TIMSS, а в 2000-е (под давлением Всемирного банка) в PIRLS и PISA. В 2006-м неожиданно оказалось, что российские четвероклассники — лучшие в мире по чтению в начальной школе. Неплохо выглядит страна и по математическому и естественному образованию — с точки зрения его академической составляющей. Однако в PISA и Россия, и Германия, и еще ряд стран, гордившихся своими академическими успехами, показали себя очень плохо.

При этом в Германии после того, как в 2001 году страна заняла в списке PISA 38-е место, прошла даже специальная сессия парламента, а министр образования ушел в отставку. Для немцев столь низкая позиция стала шоком, и образовательные стандарты были всерьез пересмотрены. Россия тогда заняла 30-е место, а в этом году участвует в исследовании уже в четвертый раз, но, как заметил Исак Фрумин, за 10 лет мы практически никуда не сдвинулись.

Феноменом последних шести лет, по словам докладчика, стали также глобальные рейтинги образовательных учреждений. Если еще 10 лет назад существовали только рейтинги бизнес-школ, сейчас политика той же Германии в области образования определяется Шанхаем. Именно в Шанхае «группой отвязных молодых химиков» была разработана модель рейтингования, которая «встряхнула» одну из наиболее устоявшихся систем высшего образования. Однако в России ситуация с этим «анекдотическая». Вместо того, чтобы анализировать, почему наши действительно замечательные университеты не занимают в рейтингах высоких мест, делаются попытки уличить авторов исследований в том, что они что-то неправильно посчитали.

Как указал Исак Фрумин, в глобализации важно не только то, что страна дает миру, но и что она использует из зарубежной практики. Сегодня большинство стран Европы (за исключением Франции, Германии, Великобритании и Швейцарии) не производят своих информационных продуктов, а используют существующие. Однако российские руководители образования до сих пор считают, что «давать в руки детям зарубежные учебники нельзя, это вопрос национальной безопасности». Российское образование в смысле заимствования учебного материала оказалось фактически не просто на периферии, а специально было поставлено в ситуацию изоляции.

На повестке дня

Россия исключена также и из глобальной дискуссии о развитии образования: о поликультурности, проблемах информационных технологий, предпринимательском и инновационном образовании и прочем. Чтобы участвовать в обсуждениях, нужны национальные ассоциации университетов, у нас такой нет (Российский союз ректоров — несколько другая конструкция).

Подтверждает периферийность и степень включения страны в международные академические сети: лишь 5% преподавателей российских вузов имеют постоянные международные контакты, и 21% — эпизодические. При этом лидируют гуманитарные факультеты.

Чтобы участвовать в процессе глобализации, нужна сопоставимость образовательных систем. Россия уже попала в проект, «навязывающий» ее — Болонский процесс, и запущен еще Копенгагенский, — который связан с начальным и средним профессиональным образованием; появилась европейская рамка квалификаций — международный стандарт их описания. При этом национальной рамки квалификаций в России до сих пор нет, Минобрнауки и Минздравсоцразвития никак не решат, кто же должен быть ее «хозяином».

Что касается принятия глобальных моделей, наши вузы постепенно присоединяются к международной аккредитации: это Томский политехнический университет, Московский государственный технический университет имени Н.Э.Баумана, Национальный исследовательский университет МИСиС и другие. Еще одна новая идея, которая будет реализована, вероятно, к 2014 году, — единый вступительный магистерский экзамен в Европе. Но пока Россия вне этих механизмов глобализации, как самостоятельный игрок.

Сегодня, по мнению Исака Фрумина, для России есть три варианта: продолжать игнорировать процессы глобализации, «активно догонять» — начинать присутствовать на заседаниях международных комитетов хотя бы в виде «младших братьев», и третий — предлагать свои темы для обсуждения на глобальной повестке дня. Но это требует иного самоопределения от российских образовательных политиков, которые должны перестать рассматривать национальную систему образования как нечто изолированное от мира.

Мобильность — лишь верхушка айсберга

«Есть два момента, которые изменились сейчас, — продолжил тему президент Фонда "Новая Евразия" Андрей Кортунов. — Во-первых, это глобализация рынков образования — образовательная миграция сильно связана с трудовой. Во-вторых, знание превратилось в продукт, стало частью международного рынка образовательных услуг».

Это оказывает принципиально новое воздействие на образовательные системы. Если раньше говорили, что самое страшное — «утечка мозгов», сейчас опасаются, что глобализация деформирует национальную систему образования, происходит тотальная коммерциализация вузов, при этом вместо систематических знаний студенты настраиваются на получение навыков, и возникает проблема доступности глобального высшего образования — одно для элиты, другое — для масс…

Объем мирового рынка образовательных услуг сегодня около 40–45 млрд. долларов; 40% контролируют США, на втором месте — Великобритания, затем Канада, Австралия, Новая Зеландия, страны Восточной и Юго-Восточной Азии... Особенность этого рынка — серьезно он не регулируется. Государства-экспортеры не несут никакой ответственности за деятельность своих отдельных организаций, отсюда демпинг, низкокачественные услуги, нечестная конкуренция…

Говоря о структуре интернационализации, обычно всё сводят к академической мобильности студентов и преподавателей. Это важный фактор, мобильность продолжает расти, хотя в связи с последним экономическим кризисом темп роста студенческой мобильности несколько замедлился. Но мобильность — это всего лишь верхушка айсберга, сейчас спектр форм интернационализации образования резко расширился. Это, во-первых, отделения или кампусы иностранных вузов на территории других стран, во-вторых, дистанционное образование, которое практически не требует серьезной инфраструктуры и условий и быстро окупаемо.

Общая тенденция — количество экспортеров образовательных услуг сегодня растет. К примеру, если раньше Китай импортировал их на 5–6 млрд. долларов в год, в последние три года он стал заниматься и экспортом. Баланс меняется сейчас также для Малайзии, для стран Персидского залива, основными импортерами остаются Латинская Америка и Африка. Россия как экспортер контролирует лишь 1–1,5 % рынка, и вряд ли эта ситуация сильно изменится в ближайшем будущем. Если считать по экспортно-импортным операциям, мы оказываем услуг нашим партнерам в сфере образования на 150–200 миллионов долларов в год и покупаем их на 1,5 миллиарда долларов.

Для включения в мировой образовательный рынок есть три стратегии: активное содействие развитию институциональных форм сотрудничества (открытию кампусов и прочего), протекционизм и нейтральное отношение — рынок сам должен решить, какие образовательные институты будут процветать. Опыт последних лет показывает, что успешнее всего страны, использующие первую стратегию, те же Китай, Малайзия, Сингапур, Филиппины, даже Польша… Протекционизм, напротив, ведет к деградации. Классический пример — Индия, где 20 лет назад ассоциация индийских университетов запретила открытие кампусов иностранных вузов, франчайзинг, в результате образовательная система «просела». К тому же жесткий протекционизм стимулирует отток студентов, и страна начинает включаться в мировую среду не институционально, а индивидуально.

Наиболее подходящая стратегия для России в будущем, подытожил Андрей Кортунов, — занять свою нишу на рынке образовательных услуг. И она может находиться на значительно более высокой технологической ступеньке, чем стандартная подготовка бакалавров, как в Австралии и Новой Зеландии. Как говорят на компьютерных форумах, «когда американской компании нужно решить трудоемкую стандартную задачу, с ней обращаются к специалистам в Индии, нестандартную и сложную — в Израиль, а если задача решения не имеет — в Россию».

Создать международную магистратуру для нас легче, чем бакалавриат; отстроить систему постдоков — легче, чем магистратуру. По аналогии с производством, задача России — перейти от экспорта «интеллектуального сырья» к экспорту «полуфабрикатов», а затем уже и «готовой продукции». Отдельный студент, аспирант, профессор — это «сырье». Более сложный интеллектуальный продукт — пакет образовательных, научных услуг, который мог бы готовиться «под ключ» в лаборатории по заказу иностранных университетов. Например, известно, что в Англии почти не осталось ученых-химиков. Можно предоставлять стажировки российским студентам химических факультетов в Манчестере и Бирмингеме, а можно создать в Англии лабораторию с «зеркальным отражением» в России, которая будет работать на отечественную науку и образование.

В ходе дискуссии после выступлений докладчиков еще раз прозвучала мысль, что надо открывать образовательную систему. Как сказал Андрей Кортунов, часто говорят о «несправедливом», «колониальном» характере интернационализации — национальным вузам часто трудно конкурировать с западными, имеющими многовековую историю и более мощное финансирование. Но, как показывает опыт других стран, справиться с конкуренцией можно только за счет повышения качества образовательных услуг.

Мария Салтыкова, специально для Новостной службы портала ГУ-ВШЭ
Фото Никиты Бензорука